Геннадий Литаврин (Mоcква) (THRACIA, 8, 1988)
Как известно, сочинение Константина VII Багрянородного (поучение наследнику-сыну, условно именуемое „Об управлении империей") создано им в действительности в сотрудничестве с анонимными представителями приближенного к императору ученого кружка. До сих пор остается (и, видимо, надолго останется) невыясненным вопрос о степени авторства и редакторства самого Константина, как и вопрос о том, насколько от его воли зависели композиция труда и аранжировка в нем материала. Конечно, расширение наших знаний на этот счет существенно содействовало бы уяснению и оценке свидетельств этого важного исторического памятника Х в. Для наших целей, однако, можно констатировать, что следы несомненного вмешательства Константина обнаруживаются в тексте почти всех глав. Даже если согласиться с тем, что далеко не все сюжеты, проблемы и идеи, нашедшие отражение в поучении, принадлежат лично императору, несомненен тот факт, что он в качестве редактора сохранил просмотренный им текcт, поcкольку написанное другими в целом, по-видимому, соответствовало его собственным представлениям.
Хорошо известно также, что в эмоционально приподнятом введении к труду, принадлежащем, вне всякого сомнения, перу самого Константина, говорится в основном о двух темах, которые будут развиты ниже в качеcтве науки об управлении империей. Первая из них - внешнеполитичеcкая: о том, что собой представляют окpужающие империю народы, с вторыми она вступает в сношения, в чем они могут бытъ полезны, а в чем вредны „для державы ромеев"; вторая же - внутренняя: о том, какие новшества, сравнительно с традиционными поpядками, появились в разное время в империи, как они возникли и в чем заключается их сущность.
Bоnpеки этому плану, однако, подробна разработана была только первая тема, вторая же оказалаcь затронутой лишь частично.
Здесь нас будет интересовать первая, внешнеполитичеcкая тема, причем лишь в ее одном („болгарском") аcпекте. В литературе давно отмечено, что в труде „Об управлении империей" внимание авторов к разным странам и народам находится отнюдь не в строгом соответствии с той реальной, „злободневной" внешнеполитически ситуацией, вторая складывалась для империи в период написания самого труда, т.е. в 948-952 гг. Касаясь этой проблемы, Д. Mоpавчик замечает, что Константин странным образом упоминает о Болгарии и болгарах только попутно; что же каcаетcя древних русов и хазар, то отсутствие в труде особых разделов-глав об этих народах представляется этому ученому еще более необъяснимым. [1]
По нашему мнению, напротив, легче объяснимо именно второе: о древних русах Константин все-таки повествует в 9-ой, одной из наиболее обширных глав, отношения же с хазарами у империи pезко cокpатилиcь - взаимное охлаждение наступило еще в правление Романа I Лакапина, имnеpcкие политики с ослаблением хаганата утрачивали к нему интерес. [2]
Между тем вряд ли можно назвать какой-либо иной народ, по кpайней мере
- в Европе, чем болгарский, владения котоpого располагались бы в такой
же географически близости к самой столице Византии, который менее четверти
века назад (на памяти самого Константина) столь же серьезно угрожал бы
империи и с котоpым у правящей византийской элиты существовали бы столь
же тесные связи.
Догадки на этот счет делались неоднокpатно. Можно, конечно, допустить,
что труд остался незавершенным: наиболее ответственная и трудная глава
(о болгарах) либо не была написана, либо, будучи написанной, не понравилась
Константину и не попала в труд. Нельзя исключить и того, что эта глава
в 967-971 гг. (или позднее - в 976-1018 гг.), т.е. во время ухудшения отношений
с болгарами, вторжения Святослава и последовавших войн Византии за подчинение
Болгарии, была извлечена из текста труда в качеcтве npактичеcкоrо руководства
для импеpcких полководцев или даже самого Иоанна I Цимисхия (труд существовал,
как кажетcя, в единственном экземпляpе - по кpайней мере в то время, если
не вообще - со времени написания вплоть до его научного издания).
Д. Mоpавчик вьсказал гипотезу, что отсутствие специальной главы о болгарах в труде „Об управлении империей" понятно в свете мирного договора 927 г. между империей и Болгарией [3]. Иными словами, отношения с дружественной Болгарией, по мысли Mоpавчика, не представляли забот для империи, и поэтому в особой главе-наставлении о Болгарии и болгарах просто не было необходимости.
В данной кpаткой статье мы не будем интерпретировать все свидетельства Константина Багрянородного, касающиеся Болгарии. Мы ставим своей целью выявить идейно-политичеcкую направленность его сообщений, внешнополиъичеcкую позицию Кнстантинопольского двора в отношении к болгарам в правление Константина VII. В конце же мы попытаемся (разумеется, предположительно) ответить и на вопрос о том, почему Константин не считал нужным помещать в своем руководстве отдельный очеpк о Болгарии.
Из 53 глав упоминания о Болгарии и болгарах содержатся в 12-ти главах (по случайному совпадению такиx упоминаний также 53). Причем более половины их (28) приходится на 32-ую главу „О сербах и о стране, где они живут ныне". Интересны, однако, не эти подсчеты. Важно уяснить, в каком контекcте, в связи с какими сюжетами у автора труда возникали ассоциации, связанные с болгарами. Важно, на наш взгляд, констатироватъ, что за немногими исключениями все упоминания о болгарах сделаны в связи с сообщениями об их соседях. Так, в целом в связи с сербами такux упоминаний всего 28, в связи с печенегами 9, при сообщениях о хорватах 5, в известиях о венграх 4, о русах 2. Кроме того, 3 раза о Болгарии и болгарах cказано при изложении в 13-ой главе общих принципов византийски дипломатии (в связи с договором 927 г.), 1 раз в pаccказе о неудачах внешней политики Юстиниана II (гл.22) и 1 раз - при сообщении о развалинах городов в Приднестровье, некогда населенных, по-видимому, христианами (гл. 37).
Рассмотрим основную направленность каждого из комплектов этих упоминаний. Ранее всего Константин упоминает болгар в связи с pаccказом о печенегах. Главная мысль автора состоит в том, что болгары являются потенциальными врагами империи, и для того чтобы предупредить их возможные враждебные действия против Византии, василевс должен хранить дружбу с печенегами, которые ему „в угоду" могут напасть на болгар и победить их (гл.5, с.3-11; гл.8, с.20) [4], тем более, что часть печенежских племен расположена по соседству с Болгарией, в полудне пути от левого берега Дуная, против Дистры (Силистра) (гл.37, с.41, 48; гл. 42, с. 20-21).
Данные главы 9-ой свидетельствуют о существенных переменах в отношениях болгар с древними русами сравнительно с 944 г.; эти перемены были обусловлены отнюдь не русско-византийским договором, заключенным осенью этого года: в договоре болгары не упоминаются, хотя именно они предупредили Константинополь о приближении воиск Игоря к Дунаю и именно Болгария понесла ущерб от набега на нее союзных Игорю печенегов. [5] Теперь же, согласно свидетельствам Константина, pуccкие торговцы и посланцы останавливаются на отдых в прибрежных районах Болгарии, как в дружественной земле, не опасаясь печенегов, начиная с устья Селины, pукава Дуная (гл.9, с.97-101). Договор 944 г. давал Константину законные основания рассматривать pуccкиx как союзников, но, готовый видеть в них возможных противника, император не предусматривает их использование против болгар, как он это делает в отношении печенегов и тех же русов как союзников империи против „черных болгар".
Гораздо более отчетливо отношение Константина VII к Болгарии проявилось в его свидетельствах о хорватах и Хорватии в 31-ой главе. Сам тон автора в этой главе (как и в следующей 32-ой - о сербах) носит пропагандистско-полемический xаpактеp. Хорваты, пищет Константин, никогда не были подвластны архонту Болгарии. Лишь Михаил Борис пытался их подчинить, но хорваты разбили его войско. Борис был вынужден иcкать мира, дал хорватам дары и получил от них ответные подарки, но они „никогда не платили nакта болгарам". (Дело в том, что во многих других главах труда Константин настойчиво проводит мысль о том, что пакт - плата за право пользоваться чужой землей, и все, кто когда-либо платил и платит пакт империи, подвластны или должны быть подвластны василевсу.) Подлинные права на власть над хорватами принадлежат ромеям: со времен Ираклия, давшего им земли для поселения, их архонт „подвластен как слуга василевсу ромеев" (гл.31, с.58-67). Архонт болгар Симеон также пытался подчинить хорватов, но его войско было разгромлено ими (гл.32, с.126-128).
Те же идеи проведены и в главе, посвященной сербам, ставшим со времен Ираклия „рабами василевса". Безуспешно пытались подчинить их болгары при Пресиане, затем при Борисе, войска котоpого сербы разбили, а сына его взяли в плен. За его освобождение и мир Борис дал сербам большие дары и получил от них подарки, о котоpыx „болгары говорят как о пакте" (т.е. как о знаке зависимости сербов). Пользуясь междоусобиями в Сербии, вмешивался в ее внутренние дела и Симеон, особенно во время войн с империей. Но сербы в основном держали сторону ромеев, стремясь „cкоpее быть под властью василевса". И cтавленник болгар Захария предпочел власть империи, „как и архонты до него", и Чеслав, попросив помощи у василевса против болгар, обещал повиноваться императору, „как и архонты до него". Временно Симеон захватывал земли сербов, но они были безлюдными: народ был угнан в Болгарию или разбежался. Василевс (Роман I Лакапин) оказал вcячеcкую помощь Чеславу, принимал беглецов-сербов, приходивших из Болгарии в Константинополь, одаривал их и отправлял к Чеславу, который и сумел укpепитьcя „в качеcтве архонта с содействия василевса и в результате его больших благодеяний". Итак, резюмирует Константин, „архонт Сербии изначально, то естъ с царствования Ираклия, nо-pабcки подчинен василевсу ромеев и никогда не был подвластен архонту Болгарии" (гл.32). Особенно важно для понимания позиции Константина VII в отношении болгар, что он не только намекает на какое-то подчинение болгар империи при Ираклии (гл.32, с.29-30), но и прямо утверждает, что вплоть до правления в Болгарии Пресиана (836-852 гг.) „болгары были в мирных отношениях с сербами, как соседи и люди сопределных земель, дружески общаясь друг с другом, неся службу и находясь в подчинении у василевса ромеев и испытывая его благодеяния" (гл.32, с.36-38).
Иначе говоря, Константин, решительно доказывая незаконность (а потому - и безуспешность) притязаний правителей Болгарии на господство над сербами и подчеркивая бесспорность такиx прав у императора Византии, достаточно определенно проводит мысль о подвластности самих болгар империи вплоть до правления Пресиана и намекает на законность именно такоrо положения дел. (Идея о сохраняющемся праве „державы ромеев" на все либо „по небрежению и неопытности правивших", либо по случайности потерянные земли является одной из доминирующих в поучении „Об управлении империей".)
Здесь уместно обратить внимание на „землеописание" (в сущности итинерарий) Константина, специально сообщающего расстояния между этапами сухопутного пути от Фессалоники до Авасгии (на Кавказе) по берегу Черного моря. В качеcтве первого этапа назван отpезок от Фессалоники до Белграда на Дунае (гл.42, с. 15-16), в качеcтве второго - отpезок от Белграда до устья Дуная (гл.42, с.55,64). Xаpактеpно, что отправной точкой путешествия названа Феccалоника, а не Константинополь. О причинах этого можно только гадать. Может быть, этот факт следует сопоставить с сюжетом предшествующей 41-ой главы - „О стране Моравии", бывшей союзнице империи до вторжения венгров: вероятно, путь в Bеликую Моравию из Фессалоники, через Скопье-Ниш-Белград, использовался чаще всего при сношениях с этой страной. Однако у Константина идет речь е путешествии совсем в ином направлении, по северному и восточному побережьям Черного моря; Фессалоника в качеcтве отправного пункта здесь представляется неуместной, так как путь через Белград до устья Дуная (до начала третьего этапа) почти вдвое длиннее, чем от Фессалоники через Болгарию. Создается впечатление, что Константин, рекомендуя такое направление движения в начале путешествия и рассматривая, как кажетcя, вопpеки действительности, сам Белград как не принадлежащий Болгарии, молчаливо признает эту страну враждебным империи государством, проход по землям котоpого опасен для подданных василевса.
Но и Cкопье, и Ниш, как и Белград, также по время Константина принадлежали Болгарии. И в связи с этим мы готовы высказать предположение, что Константин имеет в виду, во-первых, договор 815 г. о 30-летнем мире между Болгарией и Византией, заключенном при хане Омуртаге. Согласно договору, земли вдоль дороги Cкопье-Ниш-Белград Болгарии еще не принадлежали. Однако о каком-либо подчинении Болгарии империи нет и речи [6], хотя Константин тpактует договор именно в этом смысле (как упоминалось, император считал, что до Пресиана болгары были под властью империи). Во-вторых, согласно мнению императора, нарушение договора 815 г. и захваты болгарами земель на западе и юго-западе от установленных указанным соглашением границ (в том числе и земель вдоль пути от Фессалоники до Белграда) произошли именно при этом хане, и законности этого император признать не может.
Теперь, во время написания труда, Константин, как мы полагаем, имеет в виду другой договор империи с Болгарией - 30-летний мир, заключенный в 927 г., котоpый он, видимо, готов толковать по аналогии с договором 815 г. (как юридическое основание подчиненного положения Болгарии в отношении к империи).
Мало того, по мнению Константина, уступки болгарам, сделанные Романом I Лакапином при заключении договора 927 г., представляют собой не только „неслыханное" нарушение законности, но и позор для „державы ромеев", „новшество", „недостойное и неподобающее для благородного государства ромеев дело" (гл.13, с.174-175). Константин говорит при этом только о 6pаке Петра с внучки Романа I Марией-Ириной, но намекает, безусловно, и на согласие империи продолжать выплату дани Болгарии, и на учреждение в Болгарии патриархии, и на получение Петром права на титул „василевса болгар". Константин Багрянородный не жалеет самых черных кpаcок в адрес своего тестя Романа I за уcтупки Петру. С одной стороны, он отвергает как незаконные условия договора 927 г., а с другой - он склонен истолковывать этот же договор как основание для притязаний империи на власть над Болгарией. Такую позицию в отношении болгар занимали правящие кpуги Византии. И опасность политики империи вполне сознавали некотоpые видные представители болгарского болярства, обеспеченные сближением Петра с империей и дважды составившие заговор против него в пользу его братьев.
Можно, таким образом, согласиться с Д. Моравчиком, что не вводя в текcт труда особой главы о болгарах и Болгарии, Константин VII имел в виду договор 927 г., но нельзя согласиться с тем, что мирные условия этого договора избавляли правительство империи от забот об отношениях со своим северным соседом. Напротив, все рассмотренные выше свидетельства труда „Об управлении империей" говорят, по нашему мнению, об острой враждебности константино-польского двора в конце 40-х - начале 50-х гг. Х в. к Болгарии. При всем внимании к тексту мы не смогли заметить ни одного объективного или благожелательного замечания Константина в адрес болгар, кpоме единственного - о том, что они „являются христианами и единоверцами нашими" и благодаря договору 927 г. „великое число пленных христиан....было освобождено", хотя и это - не основание для каких-либо уcтупок им (гл.13, с.159-161).
Итак, перейдем, наконец, к последнему из поставленных в начале статьи вопросов: почему в труде „Об управлении империей" нет специального очеpка о Болгарии. Мы уже говорили о том, что ответить на этот вопрос можно только предположительно и что нельзя исключить полностью мысль о наличии такого очеpка в труде, изъятого из него вcкоpе после написания. В этом смысле, в частности, можно истолковать два беглых замечания в главе 32-ой: „Произошла в то время и битва при Ахелое между ромеями и болгарами" (гл.32, с.90-91) и „ибо между ромеями и болгарами еще продолжалась война" (гл.32, с. 114). Cказано так, как будто в одной из других глав этого же труда связанные с этими упоминаниями события изложены подробно.
Предпочтительнее для нас, однако, кажетcя предположение об изначальном отсутствии в текcте труда особой главы о Болгарии. Константин в своих разрозненных вьсказываниях о болгарах, в сущности, сумел высказать свою политичеcкую программу в отношении Болгарии на ближайшее будущее, но он поостерегся сформулировать ее четко и ясно. И для этого у императора были, на наш взгляд, серьезные основания. Помещая в труде особую главу о Болгарии, Константин неизбежно рисовал бы поднять два лично опасных для него и его наcледника вопроса: во-первых, вопрос о политическом наследии свергнутого им тестя Романа I Лакапина и, во-вторых, о запутанных и противоречивых отношениях в собственном семейном клане василевса.
Действительно, начиная с декабpя 944 г. (когда был свергнут Роман I) оба эти вопроса задолго оказалиcь связанными с острой политически борьбой в правящих кpугаx империи. В 945-947 гг. были pаcкpыты и ликвидиpованы два заговора с целью устранения Константина VII и возвращения к власти Романа I и Стефана, его сына [7]. Константин знал, что и в кpуrаx высшего духовенства есть силы, недовольные произведенным им переворотом (эти силы активизируются в 956 г., при избрании на трон патриарха нового владыки [8]). Сослав Романа I и его соправителей - Стефана и Константина - Константин Багрянородный продолжал опасаться интриг Лакапинидов: он пpиказал оcкопить сына Стефана (внука Романа I) Романа и постричь клирика Михаила (сына Христофора, старшего сына Романа I, - он умер задолго до переворота 944 г.) [9].
Позиция самого Константина VII в отношении политико своего пpедшеcтвенника была не совсем последовательной. Bоnpеки всяческому ее охаиванию в целом в 13-ой главе, Константин, как известно, в основном следовал ей в вопросе о мелком кpеcтьянcком землевладении и о воинскох учаcткаx; не называя имени „василевса", он одобряет помощь Романа I сербам как антиболгарской акт (гл.32), считает весьма удачной построенную на принципе „разделяй и властвуй" политику Романа I в отношении пограничных империй армянскох и грузинскох князей (гл.43-46). Положительную оценку деятельности Романа Старшего были склонны давать, несомненно, и некотоpые из коллег Константина VII по написанию труда; император как редактор был не всегда достаточно внимательным и не всюду выправил оценки Романа I, не согласующиеся с его собственными. Так, помимо уже cказанноrо, Константин допустил в текcте главы 43-ей (с. 183) упоминание о "доброте" Романа I, котоpый, согласно заявлениям Константина в 13-ой главе, поступал во всем деспотично, „по разумению надменному и самовольному, добру неученому" (с.55-56).
Сам Константин VII был бесповоротно связан тесными узами с Лакапинидами: его жена Елена, мать его сына и наcледника Романа II и пяти дочерей, была дочерью Романа Старшего (она держала сторону мужа в его конфликте с ее отцом). Побочный сын Романа I евнух Василий Ноф действовал также в пользу Константина; видимо, уже к концу 944 г. он приобрел большое влияние на дела (его могущество в качестве паракомомена было почти непрерывным вплоть до 985 г.) [10]. Но среди занимавших выcокое положение Лакапинидов и их родственника были и несомненные враги императора. К ним принадлежал патриарх Феофилакт, сын Романа Старшего (умер в 956 г.) и, наконец, две царственные особы - зять Романа Старшего по внучке „василевс болгар" Петр (этот признанный за Петром при Романе I титул Константин не употребил ни разу) и его жена-царица Болгарии Ирина, дочь Христофора, внучка Романа I. Свержение Константином Романа I и его сыновей они, конечно, восприняли враждебно. От этого 6pака родились наследншси Петра Борис (II) и Роман. У Романа Старшего оказалоcь, таким образом, три названных в его честь nотомка: два внука (сын Стефана Роман и сын Константина VII и Елены Роман II) и один npавнук (сын Петра и Ирины).
Это обстоятельство, по нашему мнению, не могло не вызывать опасений Константина VII: в случае междоусобий в империи они могли представлять вполне реальную опасность для трона его сына. Тот факт, что полуболгарин Роман был царевичем не в империи, а в Болгарии, не могло совсем избавить от тревоги: сам Константин VII уже во вполне сознательном возрасте был свидетелем, как государь Болгарии Симеон рассчитывал, благодаря династическому 6pаку своих детей с детьми Льва VI, занять трон империи. Доказательcтво наших предположений об опасениях указанноrо рода у Константина VII мы усматриваем в том, что судьба обоих Романов, возможных соперника Романа II, оказалаcь одинаковой: оба они были оскоплены. Так как по византийском обычаям cкопец, как и слепец, не имел права на трон.
Причем оскопление Романа, сына Петра, произошло при обстоятельствах, еще более подкpепляющиx высказанное выше предположение. Борьба за престол среди высшей знати не пpекpатилаcь и в кратковременное правление Романа II (959-963 гг.). На втором году правления был разскрыт заговор с целью его свержения [11]". После смерти Романа II его жена-вдова Феофано и преданный ей паракимомен Иосиф Вринга прилагали все усилия сохранить престол за малолетними сыновьями Романа II Василием и Константином. В 963 г., после смерти Ирины, Петр предложил константинопольскому двору возобновить договор о мире (cpок его истек еще в 957 г.). В ответ Феофано и Вринга настояли, чтобы сыновья Петра были доставлены в столицу империи в качеcтве заложника - гарантов мира. И вcкоpе после этого был совершен почти беспрецедентный в дипломатически пpактике даже той эпохи акт: исполняя волю Феофано, Вринга повелел оскопить Романа. Так Феофано, с присущей ей жестокостью, устранила даже тень возможной опасности со стороны одного из правнуков Романа Старшего. Сам Константин VII служил ей при этом примером; этому примеру последовала из тех же соображений и его невеcтка, которую обвиняли (по всей вероятности, справедливо, в отравлении своего cвекpа).
Таковы соображения, из котоpыx, по нашему мнению, исходил Константин Багрянородный, отказавшись от мысли включать в текcт труда „Об управлении империей" особую главу о Болгарии.
[Back]
1. М о r a v с s i k, Gy. Byzantinoturcica. Bd. l. Berlin, 1958, 363-364.
2. А р т а м о н о в, М. И. История хазар. Л., 1962, с.353, 373.
3. Moravcsik, Gy. Op. cit., 363-364.
4. Constantine Porphyrogenitus.De administrando imperio. Washington, 1967
5. Л и т а в р и н, Г. Г. Русь, Болгария и Византия в IX-X вв. - В: IX Международный съезд славистов. История, кyльтypa, этнография и фольклор славянских народов. М., 1983, 68-74
6. Бешевлиев, В. Първобългарски надписи. С., 1979, 152-163.
7. Ioannis Scylitzae. Synopsis historiarum, ed.I. Thum. Berolini et Novi Eboraci 1973 р. 238.49-239.58.
10. В r о k k a a r, W. G. Basil Lacapenus. Byzantium in the Tenth Century. - In: Studia byzantina et neohellenica. Leiden, 1972, 199-234.