С тех пор, как в начале 30-х годов Л.В. Ошанин (1931) и А.Ю. Ярхо (1933, 1936) выделили в составе современного населения Средней Азии расовую общность, которую первый исследователь назвал расой Среднеазиатского междуречья, а второй - памиро-ферганской, в антропологической науке дискутируются вопросы, связанные с ее происхождением. Напомню, что оба ученых следующим образом описывали комплекс антропологических признаков, характеризующийся умеренными тотальными размерами лицевого скелета, большой высотой мозговой коробки и с различной долей монголоидной примеси. Происхождение этой примеси, чаще всего объясняли участием раннесредневекового, тюркского населения. В последствие вокруг содержания понятия «раса Среднеазиатского междуречья» разгорелась дискуссия.

На первых порах споры велись, в основном, относительно древности самого расового подразделения па территории Средней Азии. А вопрос о его, возрасте, в свою очередь, всегда был тесно взаимосвязан с проблемой хронологии формирования на территории Средней Азии брахикранного высоколицего населения и с попытками выяснения географического ареала его локализации в далеком прошлом. Ход этой дискуссии неоднократно освещался на страницах специальных статей и в сводках (Алексеев, 1974; Алексеев, Гохман, 1984; Алексеев, Аскаров, Ходжайов, 1990), и поэтому не нуждается в специальных комментариях. Важно отметить, однако, что уже давно И. Швидецкая (1950) обратила внимание на морфологические различия, существующие между таджиками (чистыми, с ее точки зрения, представителями памиро-ферганцев) и узбеками, чей физический тип сложился в результате процессов метисации.

Близкую позицию занимал и В.П. Алексеев (1974). Признавая древность (по крайней мере, с эпохи бронзы) памиро-ферганцев, он писал о том, что узбеки, с одной стороны, и собственно памирцы, с другой, дифференцируются на уровне рас второго порядка.

Особую точку зрения по вопросу о генезисе расы Среднеазиатского междуречья высказал В.В. Бунак (1980), который выделил в составе «средиземной» расы семь ветвей, в том числе сравнительно недавно образовавшиеся индо-иранскую и ферганскую.

После серии исследований, проведенных в области дерматоглифики (Хить, 1983), серологии (Пестряков, 1975), одонтологии (Дубова, 1978а,б) и соматологии народов Средней Азии, вопрос о степени гомогенности расы среднеазиатского междуречья, об альтернативности исторических судеб различных по своему происхождению антропологических популяций, искусственно объединенных в рамках классификации, получил новое освещение. На соматологических материалах было показано, что памирские народы, с одной стороны, узбеки и равнинные таджики, с другой, действительно различаются между собой не только и не столько по удельному весу монголоидной примеси, сколько тем, что в их состав вошли равные европеоидные компоненты.

При всей значимости материалов, полученных в результате исследований современного населения, проблемы, связанные с эпохальными особенностями формирования антропологического покрова Средней Азии, не могут быть решены без тщательного исследования палеоантропологических материалов. Вполне естественно поэтому, что палеоантропологические и, прежде всего, краниологические материалы, неоднократно использовались при попытках расогенстичсской реконструкции памиро-ферганцев. Всякий раз при этом исследователи старались найти на территории то ли самой Средней Азии, то ли в сопредельных регионах древний очаг возникновения комплекса признаков, характерных для нынешних узбеков или памирцев. Иногда эти поиски уводили в эпоху бронзы или в самые ранние стадии железного века. Уже для этих эпох констатировалась либо морфологическая самостоятельность этой расы (Schwidetzky, 1950; Рычков, 1964. с. 97 и сл.; Гинзбург, 1951, 1964), либо ее формирование в результате процесса грацилизации восточных средиземноморцев (Дебец, 1958) либо параллельной брахикефализации протоевропейцев-андроновцев (Ghinzburg, 1968; Трофимова, 1959). Несмотря на попытки сблизить позиции, участники дискуссии так и не сумели придти к общей точке зрения и во многом потому, что их рассуждения, базирующиеся на весьма фрагментарных палеоантропологических материалах, оставались в достаточной степени умозрительными.

За последние десятилетия, в результате интенсивных археологических работ на разновременных могильниках Южного Приаралья (Вайнберг, 1979,б; Лоховиц, 1979; Лоховиц, Хазанов, 1979; Виноградов, Итина. Яблонский, 1986; Яблонский, 1982, 1984а, 1985а, 1986а,б,в, 1987а, 1991а,б; Яблонский, Болелов, 1991; Яблонский, Коляков. 1993) были получены новые данные по краниологии древнего населения этого важного в плане решения интересующей нас проблемы региона.

Эти материалы наряду с введенными в научный оборот ранее (Трофимова, 1959а, б; 1961; 1974а, б; 1979а,б) дают более полное представление об эпохальной изменчивости антропологических комплексов на территории Южного Приаралья с неолита до раннего средневековья, являя собой практически непрерывный в хронологическом отношении ряд, они предоставляют хорошую возможность для расогенетического анализа.

Неолитическая эпоха (конец V-IV тыс. до н.э.) - представлена краниологическими материалами из могильника Тумек-Кичиджик, который относят к кельтеминарской культуре. Исследования краниологической серии, полученной из этого могильника (Трофимова, 1979; Яблонский, 19856, 1986г) показали, что антропологическую основу кельтеминарского населения составляли гиперморфные относительно низколицые долихо-мезокраны с массивной мозговой коробкой и, за единственным исключением, хорошо выраженными признаками европеоидной расы.

В плане интересующей нас проблемы анализ серии приводит к двум основным выводам.

Во-первых, можно предполагать, что в эпоху позднего неолита - раннего энеолита степное население Приаралья по своему физическому типу резко отличалось от популяций населявших южные районы Средней Азии. Следовательно, уже с этого времени расогенетические процессы на севере и на юге региона имели собственную специфику (Яблонский, 19846), и нет никаких оснований говорить об общем нео-энеолитическом антропологическом пласте, который лег в основу формирования расы Среднеазиатского междуречья в степных районах Средней Азии, с одной стороны, в предгорных и горных - с другой.

Во-вторых, комплекс краниологических признаков, присущий населению кельтеминарской культуры, не только не адекватен характерному для «памиро-ферганцев», но и вовсе не сопоставим с ним.

Эпоха бронзы Южного Приаралья краниологически представлена материалами из могильника тазабагъябской археологической культуры Кокча 3 (Трофимова, 1959, 1961; Яблонский, 1986д). Можно дискутировать вопрос о степени участия средиземноморского и экваториального элемента (Гинзбург, Трофимова, 1982, с. 80-88) в формировании физического облика тазабагъябцев, но ни у кого из исследователей не возникло сомнений относительно их «протоевропеоидной» антропологической основы.

Таким образом, и для эпохи бронзы нет никаких оснований говорить о формировании на территории Средней Азии комбинации краниологических признаков, которая напоминала бы «памиро-ферганскую».

В эпоху раннего железа (конец VIII-VII вв. до н.э.) на территории Южного Приаралья появляются погребальные сооружения, которые по всем признакам принадлежали популяции сакского культурного типа (Яблонский, 1986а, 1991 а, б). Хронологически и территориально с ними соотносятся могильники, оставленные населением, имеющим иные культурно-генетические истоки (Вайнберг, 1979). В последнем случае речь идет о могильниках Тумек-Кичиджик и Тарым-кая, черепа из которых были впервые опубликованы Т.А. Трофимовой (1979). Она отнесла их к протоевропеоидному типу, подчеркивая сходство с черепами ямной культуры. Позже Т.П. Кияткина (1983 с. 60-61) показала, что приаральские черепа отличаются от ямных в сторону увеличения массивности лицевого скелета и крайне резкой выраженности европеоидных особенностей. От себя добавлю, что они выделяются также абсолютно большими размерами высоты свода черепа. В этом же направлении идут различия между ними и тазабагьябскими. Тем более сомнительным выглядит вывод Т.А. Трофимовой (1979, с. 85) об участии в формировании антропологического типа приаральцев «населения из Южных районов Туркмении и, возможно, Таджикистана». Физический тип населения раннесакского времени, оставившего погребения в могильниках Тумек-Кичиджик и Тарым-кая не имеет сколь-нибудь достоверных аналогий на юге Средней Азии ни в предшествующие, ни в последующие времена.

Поскольку именно в раннесакское время на территории Южного Приаралья формируется антропологический пласт, который, как мне видится, лег в основу формирования краниологических особенностей равнинного варианта расы Среднеазиатского междуречья, позволю себе остановиться на материалах этого времени более подробно. Это тем более необходимо, что при первых публикациях были допущены досадные неточности, существенным образом исказившие наши представления об антропологии среднеазиатских степей эпохи сакской культуры.

На возвышенности Тарым-кая, помимо уже упомянутых погребений, были раскопаны и другие, оссуарные, которые Б.И. Вайнберг (1979, с. 52) датировала VI-V вв. до н.э. и, которые она сочла возможным отнести к одной культурной группе с грунтовыми.

Видимо, именно это обстоятельство (в условиях немногочисленности выборок) заставило Т.А. Трофимову объединить измерения черепов из обоих погребальных комплексов и опубликовать суммарные данные под общей шапкой «куюсайская культура». В тексте публикации сама Т.А. Трофимова (1979, с. 82) совершенно справедливо отметила существенные морфологические различия между этими сериями (оссуарные отличаются мезокранией и относительной грацильностью в сочетании с мезоморфностью). Тем не менее, полученные при суммировании и опубликованные в сводной таблице средние величины оказались искусственными, ни в коей мере не отражающими краниологические реальности, присущие каждой из групп. Не имея возможности вступать здесь в полемику с Б.И. Вайнберг относительно правомочности археологического объединения обеих групп захоронений, замечу, что искаженные средние привели Т.А. Трофимову (1979, с. 79) к выводу о резких различиях между черепами из могильников Тумек-Кичиджик и Тарым-кая. А это принципиально неверно, если исключить из серии черепа из сосудов-оссуариев (Яблонский, 1991 в, с. 3-14).

К сожалению, однажды опубликованные суммарные данные прочно вошли в последствие в ряд палеоантропологических статей и сводок. Так, в монографии В.П. Алексеева и И.И. Гохмана (1984, табл. 18) они фигурируют уже под шапкой «сакская, тарымкаинская культура», хотя такой культуры никто из археологов не выделял. Оказались они и в сводной таблице краниологических данных, опубликованных в монографии В.П. Алексеева и А.И. Мартынова (1986). Очевидно, именно опора на деформированные средние послужила причиной неверных по сути выводов, с одной стороны, о «достаточной однородности» населения степной части Средней Азии сакского времени на основе брахикранного широколицего комплекса с несколько уплощенным лицевым скелетом (Алексеев, Гохман, 1984, с. 54), а с другой - о трудно объяснимом антропологическом типе населения «куюсайской культуры» (Алексеев, Мартынов, 1986, с. 60), о существенных различиях между черепами Тумека-Кичиджик и Тарым-кая 1 (Кияткина 1983, с. 62; Алексеев, Мартынов, 1986, с. 60).

Впрочем, после раскопок могильников, предпринятых автором этой статьи, оказалось, что население Южного Приаралья эпохи становления культур сакского типа, действительно было крайне неоднородным в антропологическом отношении. Так, на возвышенности Сакар-чага, расположенной всего в 15 км от Тумека-Кичиджика, в это же время хоронили людей, у которых относительно грацильная мезо-брахикранная мозговая коробка черепа сочеталась с мезоморфным и высоким лицом. Отмечалось также умеренное выступание носовых костей, уплощенность переносья и лица на уровне назомалярных и зигомаксилярных точек. Особенно отчетливо признаки, которые могут свидетельствовать о наличии в серии монголоидной примеси проявлялись на женских черепах (Яблонский, 1986а, с. 51). Напомню, что Т.А. Трофимова ранее фиксировала уплощенность лицевого скелета и на некоторых черепах из могильника Тарым-кая 1.

Таким образом, в Южном Приаралье раннесакского времени фиксируются две группы популяций, имеющие равную генетическую основу. Большинство черепов из могильников Тумек-Кичиджик и Тарым-кая 1 составляют антропологически однородную серию, которая ближайшие краниологические аналогии находит в позднесрубных материалах (Юсупов, 1991), происходящих с территории Южного Приуралья. Характерной особенностью краниологического типа приуральских срубников по сравнению с поволжскими была выраженная тенденция к повышению высоты свода мозговой коробки.

Измерения черепов, наиболее характерных для сакарчагинских могильников, не укладываются в рамках вариаций серий «протоевропеоидного» типа и столь же резко отличаются от сравнительно гомогенных серий, которые обычно причисляют к среднеземноморским. И дело тут не столько в уплощенности лицевого скелета, сколько в тенденции к брахикрании и высоколицести при средней ширине лица, то есть комбинации признаков, которая свойственна современным представителям равнинного ареала расы Среднеазиатского междуречья. Близкий, по сути, комплекс краниологических признаков в эпоху, переходную от поздней бронзы к раннему железу, был характерен, прежде всего, для некоторых групп населения карасукской культуры Минусинской котловины (Алексеев, 1961; Рыкушина, 1980).

Напомню, что впервые отчетливо выраженная монголоидная примесь была зафиксирована на сакских черепах из могильника Уйгарак на Нижней Сырдарье. Подавляющее большинство погребений этого могильника датируется началом VII (концом VIII) - VI вв. до н.э. (Вишневская, 1973; Кузьмина, 1975). В южноприаральской серии по сравнению с сырдарьинской монголоидная примесь проявляется в более смягченной форме, но восточное происхождение ее сомнений не вызывает.

Таким образом, краниологические данные указывают на то, что территория Южного Приаралья в раннесакское время заселялась одновременно из двух регионов - северного, Волго-Уральского, и восточного - скорее всего южносибирского или казахстанского. Эти выводы вполне согласуются с результатами археологического анализа признаков погребального обряда саков Приаралья (подробно см. об этом: Яблонский, 1991 а, б, в).

В контексте нашей темы, важно подчеркнуть следующие моменты:

1. Монголоидная примесь в составе населения Средней Азии впервые появляется не в тюркское время (Рычков, 1964; Дубова, 1978; Пестряков, 1980) и не в середине (Ходжайов, 1987), а в начале 1 тыс. до н.э.

2. В это же время на территории Южного Приаралья впервые фиксируется комбинация краниологических признаков, напоминающая памиро-ферганскую.

К концу 1 тыс. до н.э. большинство коренного хорезмийского населения Южного Приаралья отличалось мезо-брахикранией в сочетании с относительно высоким средней ширины лицом, с некоторой его уплощенностью (Яблонский, Коляков, 1993) - то есть тем комплексом признаков, который уже в достаточной степени напоминает памиро-ферганский. На территорию Южного Приаралья в самом конце 1 тыс. до н.э. и в самом начале 1 тыс. н.э. еще проникают многочисленные и неоднородные по своему происхождению группы скотоводов (см., например, Яблонский, Болелов, 1991), но они уже не могли существенным образом изменить основы антропологического типа местного населения.

Надо полагать, что именно к рубежу н.э. в результате многовековых процессов смешения самых разнообразных антропологических компонентов и, прежде всего, на основе смешения потомков матуризованных гипоморфных высокоголо-вых европеоидов и мезобрахикранных мезоморфных европеоидов с несколько уплощенным лицевым скелетом создается фундамент для формирования равнинного варианта расы Среднеазиатского междуречья.

В эпоху раннего средневековья в расогенезе степного населения Средней Азии приняли участие тюркские племена, а в средние века какую-то роль здесь сыграли кочевники, пришедшие сюда с востока в составе монгольских завоевателей.

Еще в 1938 году В.В. Бунак писал о том, что всякая «раса - это лишь этап формообразовательного процесса», что раса - это понятие историческое (Бунак, 1938, с. 40). С этой точки зрения, любые рассуждения о начале или завершении формирования той или иной расы представляются бессмысленными, и в этой статье я попытался лишь построить модель процесса формирования расы среднеазиатского междуречья, акцентируя, однако, внимание на исходно древней, относительной самостоятельности расообразовательных процессов на севере и на юге Средней Азии.

Из предыдущего изложения вытекает также, что любые рассуждения об истории формирования той или иной расы с использованием палеоантропологического материала могут базироваться лишь на таких объективных данных, которые представляют человеческие популяции и к тому же на, возможно, более узком хронологическом срезе.

В рамках затронутой здесь темы кажется необходимым высказать свою позицию относительно соотношения таких понятий, как «раса Среднеазиатского междуречья» и «восточносредиземноморский тип».

Под понятием «восточносредиземноморский тип» подразумевалась группа популяций, проживавшая в Восточном Средиземноморье и отличавшаяся по своему физическому облику от народов, населявших западные районы Средиземноморья. Ставился вопрос о специфическом морфологическом сходстве восточносредиземноморцев и даже об их генетическом родстве (Гинзбург, Трофимова, 1972). Однако по мере накопления палеоантропологических материалов с территории Средней Азии стало очевидным, что регионы к Востоку от Средиземного моря с глубокой древности были заселены весьма неоднородными в антропологическом отношении популяциями. Т.К. Ходжайов (1981, 1983; Ходжайов Т.К., Джуракулов М.Д., 1984) установил, что можно выделить, по меньшей мере, три варианта, имеющих четкое морфологическое содержание. Характерно, что ни один из этих вариантов не имеет строгой географической приуроченности, и поэтому их нельзя назвать локальными (Алексеев, Кияткина, Ходжайов 1986, с. 94).

Таким образом, оказывается, что понятие «восточпосредиземноморский тип» не имеет ни морфологического , ни даже географического содержания, о чем писал В.П. Алексеев (1984, с. 34). Скорее всего, морфологические варианты, выделенные на территории Средней Азии Т.К. Ходжайовым, различаются по истории своего происхождения, и я не могу согласиться с мнением о том, что комплекс признаков, характерный для «восточносредиземноморской расы» «имеет ясные переднеазиатские аналогии» (Алексеев, Кияткина, Ходжайов, 1983, с. 11; 1984, с. 129). Некоторые из этих вариантов могли сформироваться и в пределах территории самой Средней Азии, в том числе и в степной ее зоне, в результате длительных процессов антропологического смешения. Кроме того, если быть последовательными до конца, следует вообще отказаться от терминов «восточносредиземноморский тип» и «восточносредиземноморская раса». Это, кстати, избавило бы нас и, особенно специалистов смежных исторических дисциплин, от неизбежной путаницы, связанной с параллельным употреблением для одних и тех же краниологических серий понятий «памиро-ферганская раса», «раса Среднеазиатского междуречья», «восточносредиземноморский тип I, II, III» (см. например, Ходжайов, 1983).

Итак, имеющиеся в нашем распоряжении палеоантропологические материалы, позволяющие использовать их для создания модели расогенеза древнего населения севера Средней Азии, приводят к следующим выводам:

1. Нужно поддержать В.П. Алексеева (1974) об исходной относительной антропологической независимости населения юга и севера Средней Азии.

2. Нужно поддержать гипотезу И. Швидецкой (1950) о смешанном происхождении расы Среднеазиатского междуречья и той части этой гипотезы, которая касается населения равнинных районов Средней Азии и, уточнив, что смешение началось только на начальной стадии раннего железного века, в эпоху становления на территории Средней Азии и Казахстана культур сакского типа. Кроме того, надо признать многоактивность участия в формировании расы Среднеазиатского междуречья носителей краниологических признаков центральноазиатского или южносибирского происхождения.

3. Нужно поддержать вывод Т.К. Ходжайов о том, что раса Среднеазиатского междуречья (имея в виду современную комбинацию присущих ей краниологических признаков) не имеет древнего происхождения (Ходжайов, 1981, с. 19; 1986, с. 95), и эта комбинация сложилась на территории Средней Азии, в северных ее районах не ранее последних веков 1 тыс. до н.э.

4. Нужно поддержать мнение тех исследователей, которые к классическим представителям расы Среднеазиатского междуречья относят узбеков и равнинных таджиков, а народы Памира - к закаспийской или каспийской расе.

5. С переходом части степного населения Средней Азии к земледелию (подробнее см. об этом: Андрианов, 1969, 1991) здесь параллельно могли идти процессы антропологического смешения, с одной стороны, грацилизации и брахикефализации, с другой.

[Back]