Осетински (Тагаурски) съсловия:
    уаздани
    фарсаглаги
    кавдасарди. Институцията номилус (втора жена)
    кусаги

Осетински набези
Феодални отношения в планините
                                                              (link: "Политогенез и генезис феодализма на Северном Кавказе", Ф. Гутнов)
Тагаурски абреци (разбойници)

[Стр. 31-37]

Убедительное разрешение всех вопросов, связанных с происхождением и общественным положением Чермена, возможно лишь на основе изучения сословной системы тагаурцев, и в частности — социального статуса кавдасардов. Отсылая читателя к своей, специальной работе (78), повторю лишь положения, необходимые для рассматриваемой темы.

Тагаурское общество располагалось в горных ущельях по рекам Тереку (левобережье в Дарьяле), Гизельдону (Даргавская котловина и Кобанское ущелье) и Ганалдону (Санибанское ущелье). На западе Тагаурия граничила с Куртатинским обществом, на востоке — с Ингушетией. Тагаурское общество в XVIII - первой половине XIX в. достигло высокой степени развития феодальных отношений. Для социального строя тагаурцев характерна четкая классовая дифференциация и строгая сословная система.
.
Высшее сословие Тагаурского общества включало одиннадцать «фамилий — Алдатовы, Джантиевы, Дударовы, Есеновы, Кануковы, Кундуховы, Мамсуровы, Тугановы, Тулатовы, Тхостовы, Шанаевы. Членов этих фамилий называли «уаездан» («знатный», «благородный»), а сословие в целом именовалось «таргиатае» по имени легендарного прародителя Таега.

Тагаурские уазданы имели два основных источника доходов — повинности крестьян, живших на их земле, и пошлинный сбор на Дарьяльской перевальной дороге.

Фамилии уазданов были первоначально монопольными собственниками земли в своих селениях. Положение стало постепенно меняться лишь на рубеже XVIII—XIX вв. после внутрифамяльного раздела земельных угодий. Конфликт Тулатовых с Черменом приходится как раз на момент такого раздела.

«Узданьлаги, как принадлежащие к высшему сословию, пользуются уважением прочего народа,— записано в сборнике адатов. — Узданьлагское достоинство не приобретается ни покупкою, ни заслугами, а остается единственно в роде этих фамилий, признанных з этом достоинстве издревле» (64, с. 12). К XIX в. высшее тагаурское сословие представляло собой корпорацию членов уазданских фамилий. Сословные привилегии, принципы брачной политики, классовая солидарность и прокламируемая общность происхождения закрепляли на социально-политическом уровне экономическую силу уазданов. В повседневной жизни уаздан ограничивался известным кругом благородных занятий, никогда не опускаясь до хозяйственных работ.

Очень важно отметить, что сословие тагаурских уазданов — это знать традиционного общества, иными словами — это люди, не имевшие возможности почивать на унаследованных лаврах. Свое высокое достоинство нужно было доказывать личными качествами, изящными манерами, всей жизнью. Вряд ли это было легко в обществе, где беднейший крестьянин-арендатор свободен, правоспособен, вооружен и благовоспитан [В. Б. Пфаф, объездивший и исходивший пешком всю Осетию, писал:  «Формы обращения хозяина с гостем и гостя с остальными членами семейства совершенно аристократические, даже у простых мужиков. Уже многими замечено, что кавказские горцы, преимущественно осетины, какого бы происхождения они ни были, чрезвычайно легко и скоро свыкаются с формами обращения высших кругов европейского общества» (88, с. 142).]. Привыкшие видеть в личной свободе источник и основу человеческого достоинства, осетины требовали от мужчины (тем более от уаздана) эпической цельности и ничуть не меньше.

В одном документе 1860 г. дан перечень свойств, которые делали мужчину достойным звания уаздана. Утилитарный характер цитируемого документа определил некоторые его особенности, и прежде всего то, что рыцарский кодекс представлен в нем описанием «от противного». Депутаты Тагаурского общества в сословие-поземельном комитете разделили своих уазданов на три разряда. К низшему, третьему разряду были отнесены те, кто «по предосудительному поведению и другим качествам, унижающим звание эльдара [То есть «алдара» — так с 1847 г. официально именовались тагаурские уазданы.], в народе никакого значения не имеют, например: Кто не имеет своей земли, или имеет не много, да сам ее обрабатывает; кто ленив, редко бывает на коне, не одевается прилично, обижен от природы умственными способностями или же не отличается удальством, кто много ест, или не может переносить в походе холод и голод, все подобные люди не только не уважаются, но находятся в пренебрежении у народа, как люди бесполезные и ни на что не способные» (38, л. 74).

Самостоятельные фарсаглагские общины не зависели от уазданов и владели собственными земельными угодьями. Часть этих селений сохраняла общинное землевладение, в других уже выделились сильные фамилии, приближавшиеся к уазданам по значению в социально-экономической жизни. Расположенные на периферии Тагаурского общества, эти общины были невелики и разрозненны. Они тяготели к уазданскому территориальному ядру Тагаурии, составляя с ним единую социально-политическую общность. Упоминание независимых общин оберегает от упрощения социальной обстановки в Тагаурском обществе. Прямого отношения к теме о Чермене они не имеют.

Иное дело — подвластные уазданам крестьяне, составлявшие большинство кобанского населения. Эти фарсаглаги, сохраняя личную свободу, находились в экономической зависимости от уазданов. Поселяясь на земле уаздана, фарсаглаг на определенных условиях вступал в соглашение с ее владельцем, т.е. становился арендатором. Расторгнуть соглашение могла любая сторона. В случае невыполнения фарсаглагом взятых на себя обязанностей уаздан был вправе выселить его из своих владений. Сам фарсаглаг в любое время мог уйти от господина. Размеры повинностей регламентировались традиционной нормой. Ежегодная рента, которую платил фарсаглагский двор, состояла из продуктов крестьянского хозяйства и трех человеко-дней барщины. Внеэкономическое принуждение воплощалось в сословном неполноправии крестьянина. Поселяясь на земле уаздана, фарсаглаг тем самым принимал его покровительство, становился под его охрану и опеку. Взамен фарсаглаги принимали ряд внеэкономических обязательств. Они должны были сопровождать алдара в поездках и походах, составляя его вооруженную свиту, с праздничного или поминального стола приносить ему долю угощения, в случае переселения — оставлять в собственность уаздану свой дом.

Комиссия Д. С. Кодзокова, готовившая освобождение зависимых сословий, которое состоялось в 1867 г., составила подробную записку о положении кавдасардов. В ней, в частности, сообщается, что «малолетние кавдасарды росли в доме своего отца, при матери или без нее, вместе с детьми старшей жены хозяина дома и назывались их младшими братьями. Та же родственная связь проявлялась и в дальнейшей жизни, оставался ли кавдасард в том доме, где рожден, или жил отдельно. Оскорбление или убийство старшего брата, законного сына алдара или фарсаглага, подвергало виновного мщению кавдасарда и наоборот. За кровь кавдасарда платили то же самое, что и за кровь свободного человека, он мог жениться на женщине свободного происхождения, если был в состоянии выплатить сообразный с ее происхождением калым. Самая большая зависимость кавдасарда по отношению к тому лицу, в доме которого он родился и рос, отнюдь не походила на отношения раба к владельцу, а скорее приближалась к положению бедного человека, покровительствуемого своим богатым и сильным родственником. Со смертью этого родственника кавдасард мог или оставлять его дом, или же оставаться там, и хотя по большей части случалось, что кавдасард услуживал наследникам умершего владельца, но его услуги были добровольные, а не обязательные. Оставляя дом умершего алдара или фарсаглага, кавдасард получал некоторую часть как движимого, так и недвижимого имущества владельца» (69, с. 237).

Признаки, характеризующие положение «подвластного» кавдасарда, разделяются на два комплекса. Уже и по цитированной записке нетрудно заметить черты, определявшиеся местом младшего в семье уаздана. Положение кавдасарда по отношению к своему отцу-господину совпадает с нормами осетинского семейного права, по которому «дети находятся в полной зависимости от своих родителей» (64, с. 211). С точки зрения семейных отношений кавдасард был «младшим» (вне зависимости от возраста) братом полноправных сыновей своего отца: нес ответственность в кровных делах, имел право на часть наследства и т. д. Обычай, по которому кавдасард может отделиться только после смерти отца, также имеет источник в семейном праве — в невозможности для сыновей отделяться по твоему желанию при живом отце. Кровнородственная связь, таким образом, являлась источником и важным компонентом отношений кавдасарда и его господина.
Однако решающим все же было использование рабочей силы «подвластных» каздасардов. В этом состоял экономический смысл женитьбы на номылус. И с этим же связан второй комплекс черт, присущих «подвластному» кавдасарду. Он был для своего отца работником. По обычному праву кавдасард обязан жить там, где прикажет владелец, и «исправлять работы, от него назначенные» (64, с. 15). Для «старших» братьев, принадлежавших к высшему сословию, считалось зазорным выполнять хозяйственные работы. Особенности феодальных отношений и прежде всего неразвитость отработочной ренты и барщинного хозяйства, небольшой размер уазданских доменов, личная свобода крестьян порождали дефицит рабочей силы в домениальном хозяйстве. Резерв был найден в семье — институт номылус и кавдасардов хорошо приспособлен для обеспечения хозяйства тагаурских аристократов необходимой рабочей силой. Внеэкономическое принуждение здесь выступает в форме родственной связи (невозможности, по адату, ослушаться отца или старшего родственника) вкупе с сословным неполноправием — следствием «низкого» происхождения.

Одновременно этот институт решал и социальную задачу. Уазданы имели в своих кавдасардах опору, социальную базу, дававшую некоторые гарантии сохранения политического господства в условиях неустойчивого горного хозяйства и постоянной военной опасности. Кавдасарды были надежной военной силой для своих отцов и благородной родни.

Звание кавдасарда передавалось по наследству. Сменить сословную принадлежность ни «подвластный» кавдасард, ни его потомки не могли. Между тем, с выделением из отцовской семьи реальное положение кавдасарда менялось. Получив после смерти отца свою долю наследства (как правило, незначительную), кавдасард мог жить собственным домом. Тем самым совершался переход кавдасарда из одной категории в другую, из «подвластных» — в «вольные». Этот переход обозначает границу между двумя группами кавдасардского сословия, отличавшимися общественным и экономическим положением. Ситуация, возникавшая в момент выхода кавдасарда из уазданской семьи, была наиболее конфликтной в отношениях между двумя сословиями.

«Основавшись своим домом, кавдасард не платил никакой поземельной повинности своим старшим братьям алдарам и вообще пользовался правами свободного человека»,— читаем в кодзоковской записке (69, с. 238). От таких кавдасардов ведут свое происхождение многочисленные кавдасардские фамилии. «Вольные» кавдасарды иногда сохраняли тесные отношения с благородной родней, пользовались ее покровительством, служили ей опорой. Однако эти отношения были уже не обязательными, а добровольными.

«Вольный» кавдасард во всей полноте обладал личной свободой. И в экономическом положении не было никаких отличий между «вольными» кавдасардами и фарсаглагами. И те, и другие в случае поселения на земле уаздана были обязаны ее владельцу одинаковой рентой. И те, и другие пользовались правом оставить господина и перейти на новое место — при этом равно обязательным было оставление построек хозяину земли.

Отличия «вольного» кавдасарда от фарсаглага касались социального статуса, определяемого сословной принадлежностью, и были связаны с представлением о «низком» происхождении кавдасардов. Родственная связь с кавдасардской семьей не считалась престижной. Вес кавдасардской фамилии в обществе был невелик. Калым за девушку из кавдасардского сословия был меньше, чем за дочь фарсаглага. Но плата за кровь кавдасарда и фарсаглага была одинаковой—это верный признак равной личной свободы (64, с. 42, 43, 65).
Итак, институт номылус и кавдасардов был стационарной частью социально-экономической системы Тагаурского общества. По признакам экономического и общественного положения сословие кавдасардов четко делилось на две группы. Сохраняя сословное наименование, «вольные» кавдасарды меняли свой реальный социальный статус. По положению в системе феодальных отношений эта группа максимально приближалась к фарсаглагам уазданских селений. «Подвластные» кавдасарды в перспективе имели возможность перейти в разряд «вольных». Следствие этого — стоявшая перед каждым поколением уазданов необходимость воспроизводства «подвластных» кавдасардов. В то же время разряд «вольных» пополнялся естественным приростом населения и переходом в эту группу каждого нового поколения кавдасардов «подвластных». Отсюда — подавляющее численное преобладание «вольных» кавдасардов над «подвластными».

[стр. 55-57]
.
Осетинские набеги – тема, требующая специального изучения и заслуживающая самого пристального занимания. В этнологическом аспекте набеги описаны А. Р. Чочиевым (95, с. 110-162). Историческое и социальное значение этого института еще предстоит изучить. Поэтому, не вдаваюсь в подробности, я ограничусь теми фактами, которые могут иметь отношение в сюжету о Чермене.

Набег – военное предприятие, имевшее целью нападение на чужое общество и захват добычи. Добычей чаще всего был скот и пленники, превращаемые в холопов или продаваемые в рабство на сторону. Участие в набеге считалось показателем духовной (храбрость) и физической (сила) состоятельности мужчины. Набеги были престижным, аристократическим занятием. По норме тагаурского обычного права, крестьяне, жившие на земле уаздана, были обязаны участвовать в его военных предприятиях и следовать его военному руководству. Захват добычи не постулировался осетинами в качестве главной цели набега, который считался прежде всего достойной формой проявления личных качеств мужчины, частью благородного образа жизни. Набег никак не ассоциировался с воровством. Обогащение в результате набегов было маловероятным практически, вызывав презрительное отношение и объяснялось общественным мнением как результат недостойного поведения. Добыча, привезенная участниками удачного набега, служила скорее для утверждения их общественного престижа — значительная ее часть использовалась для раздачи и устройства пиршеств. Сравните описание удачного набега в варианте Т—3 или пассаж из текста Т— «Говорят, в то время в Кобанском селении не было бедняков, ибо всех бедных жителей своего села Чермен щедро наделял всем, в том числе и лошадьми из угнанных им табунов». Отношение к набегам изменилось в осетинском обществе с развитием буржуазных отношений. Перемена произошла на продолжении второй половины XIX в. Однако еще и в первой четвери нашего столетия действовали блестящие представители этого «жанра», хранившие его чистоту.

Мотив И. Чермен на Дарьяльской дороге. Известен единственный вариант Т—21, который я приведу целиком, подвергну этот записанный по-русски текст незначительной, но необходимой правке: «В это время за проезд по Военно-Грузинской дороге уплачивали пошлину. Рассказывали старики, что этим источником доходов владели Тулатовские алдары, они и поставил Чермена на Дарьяльской дороге сборщиком пошлины. Однажды, говорили, случился такой эпизод. В отсутствие Чермен какой-то грузинский князь проехал и не только отказался уплатить пошлину, но и применил силу против сборщиков. Когд Чермен вернулся, ему рассказали об этом. Чермен, говоря погнался за ним и где-то в Дарьяльском ущелье догнал его, заарканил, связанным доставил на сборочный пост и заставив уплатить не только пошлину за проезд, но и за обиду товарищей».
Интерпретация мотива И связана с вопросом о роли Дарьяльской дороги в жизни Тагаурского общества.
Дорога, проходившая по их территории, имела большое политическое и социально-экономическое значение для тагаурцев. Контроль над главным транскавказским перевальным путем давал серьезный доход и был основой широких политически связей и авторитета тагаурской знати. Тагаурцы раньше и ближе других осетинских обществ познакомились с товарно-денежными отношениями, ощутили все выгоды торговли. Значение дороги особенно возросло в эпоху присоединения Кавказа к России. Присоединение Грузии превратило Дарьяльский путь во внутригосударственную коммуникацию, увеличило число переездов и перевозок, а значит — и сумму пошлинного сбора. Право на пошлину традиционно принадлежало тагаурским уазданам, которые были полными хозяевами на дороге. Свидетельства проехавших по дороге в конце XVIII и начале XIX в. путешественников и отчеты чиновников дают наглядное представление об уплате пошлины и самом переезде (66, с. 82-98, 134, 199; 65, с. 79, 90). Кроме пошлины, которую делили уазданские фамилии, приходилось отдельно платить за наведение мостов, наем проводников и носильщиков, за охрану в пути. Но и после этого проезжающий не был гарантирован от грабежей со стороны самих же уазданов. Кавказское командование, действовавшее в регионе от имени российского правительства, признавало за уазданами древнее право на контроль Дарьяльского прохода и вступало с ними в соглашения. Лишь в 1830 г., воспользовавшись, как поводом, вооруженным выступлением против экспедиции генерала Абхазова, администрация лишила тагзурских уазданов прав на подорожный сбор.

Уазданские фамилии по очереди выставляли таможенные посты на дороге. Весь полученный сбор делился между десятью фамилиями, т. е. всеми уазданами, исключая Джантиевых. Определенная часть пошлинного сбора отходила кавдасардам, которые составляли воооуженную силу уазданских таможен (79, с. 310-332; 78, с. 69-75).

Нет никакого сомнения, что Чермену приходилось в очередь Тулатовых защищать тагаурские интересы на Дарьяльской дороге. Трудно усомниться и в том, что он принимал там участие в грабежах, мастером которых был его наставник Мурзабек Тулатов.

[Стр. 60-63]

ТУЛАТОВЫ РАЗДЕЛИЛИСЬ...

«Тлаттатае байуаерстой, Черменаен хай нае бакодтой» — «Тулатовы разделились, Чермену долю не выделили». Так начиналась песня, слышанная мною в далеком детстве. Так начинается фольклорный сюжет о Чермене. К непосредственному разбору сюжета и пришло время приступить.

В настоящей главе речь пойдет о первом акте, композиционно-содержательную канву которого составляют три мотива:

I. Раздел земли Тулатовыми; II. Чермен в отлучке; III. Чермену сообщают о разделе. Основную семантическую нагрузку несет мотив I, создающий почву для конфликта Чермена с Тулатовыми. Мотивы II и III играют вспомогательную роль, определяя сопутствующие разделу земли обстоятельства.

Чтобы понять суть главной коллизии сюжета, нужно обнажить исторический подтекст простого на первый взгляд и весьма скупого в большинстве вариантов сообщения о разделе тулатовских земель. Ответить придется на несколько вопросов: Кто именно делился (все ли Тулатовы или ближайшая родня Чермена)? Что именно (какие земли) поделили? Почему, кок и когда поделили?'

Первоначально фамилии тагаурских уазданов владели всеи землей в своих селениях, и Тулатовы не были исключением. Крестьяне Даллаг Кобана жили в качестве арендаторов на тулатовской земле.

Система феодальных отношений в Тагаурии сложилась на базе фамильного землевладения (см.: 78). Основным хозяйственным занятием осетин в горах было отгонно-пастбищное скотоводство. В описании 1838 г. читаем: «Пастбища их: как-то лошади и рогатый скот находятся в окрестностях селений, а бараны весною и осенью выгоняются на плоскость и пасутся в близ лежащих покрытых лесом гор, но в жаркое время в горах и в зимнее в самих жилищах и продовольствуют заготовляемым сеном» (47, л. 24). Земледелие имело важное значение в хозяйственной жизни, но было малопродуктивным, не могло служить надежной основой хозяйства. «Очистка будущего участка, или клочка земли от камней, искусственное образование на нем почвы, которую необходимо было носить в корзинах из ущелий, затем обязательное удобрение такого участка навозом и многократное разрыхление приготовленной таким путем пашни»,— вот картина горного земледелия в Осетии, дававшего в итоге «сам-два и сам-три при нередких случаях полного уничтожения урожая горными ливнями и обвалами» (89, с. 170). Хозяйственная специализация была обусловлена прежде всего характером земельного фонда — большую часть годной к использованию земли составляли пастбища. Напротив, пашни и покосы в горах бедны и неплодоносны — при этом обработка земли и сенокошение отличались чрезвычайной трудоемкостью.

Хозяйственное значение угодий и затраты труда, необходимые для их обработки, играют определяющую роль в развитии форм землепользования и землевладения. Поэтому для Осетии вообще характерно раннее развитие подворного владения пахотными и сенокосными землями при сохранении коллективных форм собственности на пастбища — основу горного хозяйствования. Давно известно, что это явление существовало во многих странах, но «лишь там, где к этому, так сказать, вынуждал характер местности, в тесных горных долинах» (96, с. 332).

На этом же принципе строились в период присоединения Осетии к России и землевладельческие права уазданов. Монопольное владение пастбищными угодьями было фундаментом и гарантией экономического и социально-политического господства тагаурских феодалов. Поэтому фонд пастбищных земель оставался нераздельной собственностью всей фамилии. В отличие от пастбищ, пашни и покосы были разделены между отдельными семействами уазданов. Каждой семье принадлежала потомственно часть фамильной земли. Крестьяне, поселяясь во владениях уазданской фамилии, платили ренту тому уаздану, чьей землей они пользовались. Если отвлечься от землевладельческих прав уазданов и посмотреть на хозяйственный быт тагаурцев с точки зрения крестьянского землепользования, дело будет выглядеть так: каждый крестьянин пашет «свое» поле, косит на «своем» лугу, и все крестьяне сообща пользуются «общинным» пастбищем. Стоит подчеркнуть, что верховенство фамильного права собственности распространялось и на поделенные уазданами угодья, ограничивая свободу распоряжения семейным наделом. Такое ограничение существовало в форме сохранения за однофамильцами права преимущественной покупки. При отказе членов фамилии приобрести предлагаемый к продаже участок, его владелец получал неограниченную свободу распоряжения своей землей. До определенного момента все это могло касаться лишь пахотных и сенокосных угодий. Основа господства уазданов — пастбища оставались нераздельной и неприкосновенной собственностью феодальной фамилии.

Во второй половине XVIII в. начался сложный и динамичный период изменений, происходивших в землевладении, хозяйственных и общественных отношениях тагаурцев. К этому времени резервы развития феодальных отношений на основе фамильного землевладения были исчерпаны. Дальнейший прогресс феодализма был сопряжен уже с разложением фамильной собственности на землю и размежеванием владельческих прав индивидуальных семей. Форсированные темпы внутреннего развития Тагаурского общества обеспечило воздействие факторов, связанных с присоединением к России и положением тагаурцев на Дарьяльской дороге.

Активизация российской политики на Кавказе во второй половине XVIII в. (строительство Моздока и Владикавказа, присоединение Осетии, Георгиевский трактат и т. д.) оказала прямое и сильное воздействие на Тагаурское общество, контролировавшее главную транскавказскую коммуникацию и располагавшееся на стратегически ключевой территории. В политической сфере происходило укрепление престижа тагаурских уазданов, с которыми заигрывало российское командование на Кавказе, которых пытались привлечь в союзники оппозиционная России грузинская аристократия и иранское правительство. В социально-экономической жизни изменения были связаны с приобщением к торговле, возросшим притоком денежных средств и быстрым втягиванием в товарно-денежные отношения. На этом фоне происходило развитие феодализма на новом этапе, потребовавшее укрепления подворной собственности уазданов на землю и формирования на ее основе крупного индивидуально-семейного землевладения. Проявлением этого процесса и одновременно его катализатооом было переселение на равнину, начавшееся на рубеже XVIII и XIX вв.

Наконец, еще одно обстоятельство подтолкнуло размежевание прав уазданских семей на фамильную землю, включая и раздел пастбищ. Рост значения Дарьяльского пути, увеличение числа переездов и перевозок сказались на повышении роли дороги как источника уазданских доходов. Резко возросла сумма пошлинного сбора и доходность грабежа проезжающих торговцев. Дарьяльская дорога превратилась для тагаурских аристократов в основной источник доходов. Но контроль над дорогой требовал военной силы, которую составляли для уазданов их фарсаглаги и кавдасарды. «Военная повинность» входила в круг внеэкономических обязанностей крестьянина, жившего в уазданском селении. В условиях, когда открылась возможность переселения на равнину, единственным способом удержать крестьян оказалась продажа им земли — причем не только пахотных и сенокосных наделов, но и пастбищных угодий, что полностью освобождало крестьянина от экономической зависимости. Такой авторитетный источник, как сборник адатов, составленный в 1844 г., сообщает, что уазданы Тулатовы, Кундуховы, Алдатовы, Тугановы, Тхостовы, Мамсуровы, Есеновы и Шанаевы «продали фарсаглагам в полное потомственное владение участки земли, сими занимаемые, и удержали за собою только те участки земли, которые были занимаемы ими самими или их кавдасардами. Таким образом, эти 8 фамилий лишились платежа подати от фарсаглагов за пользование землями в горах» (64, с. 12). Личная свобода крестьян, их неограниченное право на переселение делали такую продажу единственным способом прикрепления крестьянина к определенному уазданскому селению. Продажа крестьянам земли позволяла сохранить число подвластных и гарантировать исполнение ими внеэкономических обязанностей, которые давали феодалам в тот период много больше дохода, чем получение ренты. В 1830 г. в результате экспедиции генерала Абхазова и установления российской администрации тагаурские уазданы лишились пошлины. В 30-е - 40-е гг. XIX в. крестьяне равнинных селений перестали платить ренту, воспользовавшись неопределенностью прав на земли равнины. Эти события заставили уазданов прекратить дальнейшую распродажу горных владений. Таким образом, окончательное размежевание землевладельческих прав отдельных семей, связанное с разделом пастбищ, и продажа земли крестьянам у большинства уазданских фамилий пришлись на период, включающий вторую половину XVIII и первую треть XIX в.

[Стр. 77 - 79]
.
Осетинское «абыраег» переводится как «абрек» или «разбойник». Симпатичные абреки нередки в осетинской литературе, они служат прогрессивным писателям символами народного гнева и борьбы за справедливость. Между тем настоящие абреки сами вызывали гнев народа и неоднократно осуждены в фольклоре.

С включением Осетии в государственно-административную систему Российской империи началось постепенное изменение смысла понятия «абрек» и все более расширительное его толкование. Помимо собственно абреков, то есть разбойников, этим именем стали называть и тех, кто разбойником никогда не был: действительных народных мстителей, пользующихся поддержкой населения; лиц, преследуемых властями и вынужденных скрываться; уже в XX в. — даже последних могикан романтического набега. Сказалась экспансия государственной идеологии. Да и надо же было как-то называть врагов администрации, появившихся лишь с приходом последней. Однако и в XX в. еще встречались подлинные разбойники, абреки в изначальном значении этого слова: они убили Акима Тотиева, героя известной песни, от их рук погиб Цопан, отец Елбасдуко Бритаева.

В эпоху Чермена все «абреки» были разбойниками.

Наиболее интересные и точные описания и объяснения феномена абречества относятся к третьей четверти XIX в. — времени интенсивного изучения Кавказа русской наукой, периоду зарождения осетинской национальной историографии. Тогда суть проблемы была еще ясна и почти свободна от поздних искажений. Вот объяснение В. Б. Пфафа: «Абреком называется всякий исключенный из среды патриархального общества. Эти изгнанники делались совершенно беззащитными и бесправными: всякий мог их безнаказанно убивать, поэтому жизнь абрека заранее была предопределена: он должен был сделаться разбойником». Далее В. Б. Пфаф указывает на причины, вызывающие уход в абреки: «В среде семейств случалось много неправды, вследствие чего попечительство старших делалось, для младших членов семейств, невыносимым бременем. Обиженные и угнетенные сначала сопротивлялись, а потом открыто оказывались от повиновения старшим и аульному сборищу (Ныхас, по-осетински). Неизбежным последствием подобного отказа было изгнание» (85, с. 25—27).
А. А. Гассиев пишет, что подвергшийся преследованиям или несправедливым обвинениям горец «бежит к немирному обществу или народу. Удалившись от своего аула и народа, он составляет шайку и начинает служить или проводником или большею частью и проводником и главою шайки. Какая задача у абрека? Нападать, беспокоить, держать в страхе, мстить! Кому? Главным образом тем, кто были причиной его абречества, и тем, с которыми общество, к которому он удалился, находится во враждебных отношениях» (80, с. 190).

Нетрудно видеть, что абрек-разбойник это отщепенец и изгой, порвавший узы родства, все общественные связи. Уход в абреки предполагал отказ от норм, принятых в покидаемом обществе. Человек, ставший абреком, должен был усвоить тип поведения, противоположный нормальному. Таким образом, абреки — это социальная группа, для которой характерно антиповедение. Между прочим, антиповедение приписывается разбойникам во многих культурно-исторических традициях, в частности — в западноевропейской и восточнославянской. «Несомненно, и сами разбойники находились в кругу тех же представлении, и их образ действий может представлять собой вполне осознанное и нарочитое антиповедение» (91, с. 334).
Образ жизни абрека противостоит социальным ценностям традиционного осетинского общества, предлагая вместо родственной и общинной солидарности — вражду и месть, вместо социальной гармонии — неблагоустроенность, вместо набегов на чужих — войну со своими («свои» и «чужие» меняются местами). Оппозиционность воплощается даже в географическом размежевании – абрек уходит на чужую территорию и из члена социума превращается в его врага.
 
 

Литература:

I. ИСТОЧНИКИ
...

    Центральный государственный архив СОССР
    Фонд 291 Комитет для разбора личных и поземельных прав горцев Военно-Осетинского округа:
38. Оп. 1, д. 32
...

    Центральный государственный военно-исторический архив
    Фонд 13454 Штаб войск Кавказкой линии и Черномории:
47. Оп. 6, д. 218.
...

    Публикации фольклорных текстов
48. Зарджыты аембырдгонд ирон скъолатаен. Орджоникидзе. 1960.
49. Ирон адаемон зарджытае. Орджоникидзе. 1973.
50. Ирон адаемон зарджытае. Орджоникидзе, 1960.
51. Ирон адаемон сфаелдыстад. Т. 1. Орджоникидзе, 1961.
52. Осетинский музыкальный фольклор. М.—Л., 1948.
53. Осетинские народные песни, собранные Б. Д. Галаевым. М., 1964.
54. Чермены зараег.—Фидиуагг, 1938, № 11—112, ф. 86.
55. Чермены таураегътае. —Мах дуг, 1940, № 10, ф. 20—22.
56. Munkacsi B. Blueten der ossetischen Volkdichtung. Budapest, 1932.

    Литературные тексты
57. Багъаерати С. Заерди дуар. Орджоникидзе, 1988.
58. Гатуев Д. Гизельстрой. — В кн.: Гатуев Д. Зелимхан. Орджоникидзе, 1971, с. 149—166.
59. Гурджибети Б. Уаджимисти аембурдгонд. Орджоникидзе, 1966.
60. Санаты У. Чермен. — Чиныджы: Санаты У. Фыдаелты таураегътае. Орджоникидзе, 1984, ф. 3—36.
61. Цалыккаты Ахмед. Брат на брата.—Дарьял, 1991, № 3, с. 13—96.

    Опубликованные документы и материалы
62. Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею. Т. 3. Тифлис, 1869.
63. Документы по взаимоотношениям Грузии с Северным Кавказом в XVIII в. Тбилиси, 1968.
64. Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев. Т. 2. Одесса, 1883.
65. Материалы по истории осетинского народа. Т. 2. Орджоникидзе, 1942.
66. Осетины глазами русскгх и иностранных путешественников. Орджоникидзе, 1967.
67. Русско-осетинские отношения в XVIII веке. Сборник документов в 2-х томах. Т. 1. Орджоникидзе, 1976.
68. Русско-осетинские отношения в XVIII веке. Т. 2. Орджоникидзе, 1984.
69. Скитский Б. В. Хрестоматия по истории Осетии. Орджоникидзе, 1956.

II. ЛИТЕРАТУРА

70. А б а е в В. И.    Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. 1, Л„ '959.
71. Абаев В. И. Мартовский эпос осетин.—В кн.: Абаев В. И. Избранные труды. Религия. Фольклор. Литература, (далее РФЛ). Орджоникидзе, 1990, с.142—242.
72. Абаев В. И.   Осетинская традиционная героическая песня.—В кн.: Абаев В. И. РФЛ, с. 396—407.
73. Абаев В. И. Жанровые истоки «Слова о полку Игореве». В кн.: Абаев В. И. РФЛ, с. 509—537.
74. А л б о р о в Ф. Ш. О двух мелодико-интонационных оборотах в осетинских народных песнях. — Известия ЮОНИИ, вып. XXXI. 1987.
75. А л б о р о в Ф. Ш. Жанры и формы осетинских народных песен. —ОРФ ЮОНИИ.
76. Б а е в М. Г. Тагаурское общество и экспедиция генерал-майора князя Абхазова в 1830 году. — (Терские ведомости,  1869, № 6, 8, 10).—В кн.: Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах.   Кн. 4.   Цхинвали» 1989.
77. Б а х т и я М. М. Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990.
78. Б з а р о в Р. С. Три осетинских общества в середине XIX века. Орджоникидзе, 1988.
79. Б л и е в М. М. Русско-осетинские отношения (40-е гг. XVIII—30-е гг. XIX в. ). Орджоникидзе, 1970.
80. Г а с с и е в А. А. По части книжных древностей.— (Кавказ, 1873, № 33—36).— В кн.:   Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах. Кн. 1. Цхинвали, 1981.
81. Д а р к е в и ч В. П. Народная культура средневековья. М., 1988.
82. К а л о е в Б. А. Земледелие народов Северного Кавказа. М., 1981.
83. Л о с е в А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976.
84. П р о п п В. Я. Об историзме фольклора и методах его изучения.— В кн.: Пропп В. Я. Фольклор и действительность. М., 1976.
85. П ф а ф В. Б.   Материалы для истории осетин. — Сборник сведений о кавказских горцах, Тифлис, 1871, вып. 5.
86. П ф а ф В. Б. Путешествие по ущельям Северной Осетии. —   Сборник сведений о Кавказе, Тифлис, 1871, т. 1.
87. П ф а ф В. Б. Народное право осетин. — Сборник сведений о Кавказе, Тифлис, 1871, т. 1.
88. П ф а ф В. Б. Этнологические исследования об осетинах.   — Сборник сведений о Кавказе, Тифлис, 1872, т. 2.
89. Р к л и ц к и и М. В. Главнейшие моменты в истории хозяйственного быта Северной Осетии и современная экономика области. — Известия Осетинского НИИ краеведения. Владикавказ, 1926, вып. 2.
90. С т е б л и н-К а м е н с к и й М. И. Мир саги. Становление литературы. Л., 1984.
91. Успенский Б. А. Антиповедение в культуре Древней Руси.—В кн.: Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985.
92. Х а м и ц а е в а Т. А. Историко-песенный фольклор осетин. Орджоникидзе, 1973.
93. Ц а г а е в а А. Д. Топонимия Северной Осетин. Ч. 2. Орджоникидзе, 1975.
94. Ц х у р б а е в а К. Г. Об осетинских героических песнях. Орджоникидзе, 1965.
95. Ч о ч и е в А. Р. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвали, 1985.
96. Э н г е л ь с Ф. Марка. — Соч., 2-е изд., т. 19.
97. О с с о в с к а я М. Рыцарь и буржуа. Исследования по истории морали М., 1987
 

    СОДЕРЖАНИЕ
 

ИСТОРИЯ И ФОЛЬКЛОРНЫЕ ЖАНРЫ	3
ФОЛЬКЛОРНЫЕ ИСТОЧНИКИ О ЧЕРМЕНЕ	13
КАВДАСАРД ТУЛАТОВЫХ	28
СОВРЕМЕННИКИ ЧЕРМЕНА	41
СИЛА И МУЖЕСТВО	49
ТУЛАТОВЫ РАЗДЕЛИЛИСЬ...	60
МЕСТЬ ЧЕРМЕНА	71
ВОЗВРАЩЕНИЕ И ГИБЕЛЬ	84
СУДЬБА И ОБРАЗ ГЕРОЯ	93
Карта-схема северных обществ Осетии в эпоху Чермена	109
Указатель имен	110
Указатель географических названий	118
Библиография	121